Верховажье многие местные называют таёжным. Не потому, конечно, что находится в тайге, а из-за патриархального уклада жизни, людей здесь немного осталось, как и в других районах Вологодчины, вдали от областного центра (по трассе М8 расстояние от Вологды до Верховажья – 220 км).
В старый дом, оставшийся в наследство, приезжаю на охоту – подальше от «суеты городов и потоков машин». Охотничьи угодья имеют здесь значительную площадь, на десятки километров уходя по обе стороны дороги – новичку немудрено и заблудиться. Без местного проводника никак нельзя. А без «бродней» – высоких резиновых сапог с утеплением внутри, их ещё называют «болотниками», – весной в Верховажских лесах ни местному, ни приезжему не обойтись. С проводником мне, впрочем, повезло.
До знакомства с Ювиналием не держал я в руках одноствольного ружья с продольно-скользящим затвором, похожего на «берданку». Мой давний товарищ – человек душевный. И опытный. Лет шесть после того, как развалился колхоз-миллионер, Ювиналий Константинович был главой администрации сельского поселения. Портрет его по-своему примечателен крупными чертами лица, равно как и имя его. Не слишком толст, но и не слишком тонок, нельзя сказать, чтобы стар, но, однако же, и не так, чтобы слишком молод. Подводя черту, скажу – охотник.
Вышли на охоту затемно, воздух тих и свеж, только падающие с веток капли нарушают безмолвие. Мы не раз вместе охотились: и сегодня по традиции договорились о месте и времени встречи и разошлись по лесу. Ювиналию в помощь собака – кокер-спаниель со звучным именем Пурга. Не одного селезня вытащила она из воды и отыскала в высокой, десятилетиями не кошенной траве. И травы, и леса здесь такие, что местами солнце не просвечивает. У меня лишь бродни, ружьё, патронташ, наброшенный через плечо на традиционный в глубинке камуфлированный костюм из «х/б» – вот и вся нехитрая амуниция.
Едва начавшись, охота ознаменовалась необычным случаем. Отойдя на порядочное расстояние, мы потерялись. Второй час минул, как, набродившись, вышел я по мокрому лесу под аккомпанемент пения птиц к согласованному ориентиру. Кричу, стреляю для обозначения места, а всё без толку – далеко разошлись. Ноги устали, спину оттягивает рюкзак, в котором лежит добытый глухарь. Сотовый телефон у меня с собой, а Ювиналий свою игрушку недолюбливает, оставляет дома «на зарядке». Зарядка его телефона происходит всегда, пока в деревне есть электричество.
Звоню его соседке по деревне – не видала ли? Не видала. А солнце уже клонится к вечеру. От места несостоявшейся встречи до моего дома километра четыре по лесу. Иду напрямки, через речку – на подвесной мост. Под ногами приминается мокрый ягель, и чавкают сапоги.
За десять лет знакомства Ювиналий научил меня многому из немудрёной деревенской жизни: когда здороваешься первым, старшие (в основном превалируют бабушки) делают вид, что не слышат, и «идут своим ходом». По этому поводу заядлый охотник сказал: первый с незнакомыми – не здоровайся. А я никак отучиться не могу, зайду в сельский магазин да и ляпну продавцу: «Здравствуйте». Смотрят часто, как на полоумного… Цену на товар или услуги назначают не сразу, а говорят «потом», когда дело будет сделано. При этом нередко цена оказывается завышенной. И даже потом, оказав услугу, мнутся: невозможно добиться от них «первого слова». Вероятно, объяснение тому – опасение продешевить… Особенно когда имеешь дело с посторонним, горожанином. Можно понять… Оттого в общении на деревне желателен «свой» человек, так сказать, «переводчик» между горожанином и местным. Ибо много нюансов в общении. Заботиться друг о друге в этих местах не принято, да и смотря что назвать самою заботой.
Добрался… Сажусь в машину и рыскаю по лесу в местах возможной охоты моего товарища. Застреваю. После безрезультатных попыток вытащить машину звоню снова, с надеждой интересуюсь, не пришёл ли домой товарищ мой. Оказывается, уже час, как пришёл, а позвонить «не сподобился», хотя соседка его и осведомлена, что я в поиски ударился, лес прочёсываю. Настолько идея о безпокойстве им непонятна, что и предположить не могут, зачем я переживал за товарища. Сказали: «Не переживай, а то не переживёшь».
Затемно пошёл к Ювиналию в его деревню – за помощью. Ступаю и смекаю: «cчас» бы лыжи… «счас» бы квасу… Моя «Нива» погрязла в яме посреди разбитой и размытой лесной дороги. Без помощи её не вытащить. А у «главы», как Ювиналия называют по старой памяти, охотника с 30-летним стажем родом из этой же деревни Киселево, рядом с домом стоит личный трактор. Да и сам хозяин стал причиной того, что пошёл я к нему за помощью. Разве можно так «не сказываться»?
Вот и теперь: пришёл к нему проcить трактор потому, что сам неместный, а поехал его – местного охотника – искать и машину свою в лесной яме оставил. Смешно? А то… Онодась (по местному наречию значит «в наших местах») таких, как Ювиналий Константинович, почти не осталось. Как стрелять «влёт», сделать шалаш, забить поросёнка, как закоптить мясо, чтобы получился испанский окорок, вывернуть и сохранить шкуру лесного зверя – всё лишь малая толика полезных советов, которые подарил он мне, затрачивая время и силы. Большой хлебосол, гостеприимен, отзывчив, совсем не горд в обществе, щедр, ласков и чрезвычайно внимателен ко всем обращениям. Думаю, теперь-то он мне поможет машину вытащить, ведь из-за него я по лесу ездил.
Найдя Ювиналия в доме за безпечным просмотром телевизора, я успокоился. Устали оба настолько, что больше про охоту не говорили, решили поехать назавтра, в те же места, где я добыл глухаря. Машина пусть в яме одну ночь перестоит. Как решили – так и сделали.
Следующим утром приехали в лес на тракторе, но нашли машину уже не одну. Рядом с «Нивой» скучал мужичок «колхозного» вида, с взглядом открытым и несколько пытливым, оценивающим. Так смотрят полицейские и налоговые инспектора, к коим мужичок, как оказалось, не имел даже отдалённого отношения. Видавший виды мотоцикл с коляской стоял здесь же, как верная собака, ожидающая хозяйской воли.
Познакомились. Его завали Витёк.
– Ну, это мы враз. Сделаем, – обрадовался Витёк, узнав, что потребуется его помощь. Машина села на карданы серьёзно, и работы много. «Помощник, пожалуй, пригодится», – рассудил и я.
Вторым вопросом он узнал, откуда я. Затем – сколько мне лет.
– Мне 49, – оповестил меня Витёк не без гордости.
– 48! – просто ответил я, даже не задумываясь.
– Хорошо выглядишь, – поверил Витёк.
– Да, вот так как-то сохранился.
– А бензинчику не дашь?
– Вытащим машину, дам.
В этом прелесть городского общения – за незаконченную работу платить не принято. И «за солью, за хлебом» соседи не ходят. Принято, что у каждого есть своё, каждый рассчитывает на себя, а если и просит помощи, то на свою ответственность. Нерадивого карает не столько общественное мнение, как в деревнях, и грозит не столько потеря репутации, сколько – при отрицательном результате подобного эксперимента – ежели окажешься прохвостом, можно потерять и жизнь саму. И концов не сыщешь. А вот по деревням наутро все прощают, но сплетничают о каждом, вне зависимости от морально-деловых качеств.
«Со своим уставом в чужой монастырь не ходят». И я вынужден следовать хоть в чём-то местным правилам. «Просящему у тебя – дай».
– На – канистру, заливай да садись-ка на свой драндулет, привези торцевой ключ на 19, позарез нужен, – прошу Витька.
– Это мы враз.
Витёк стал ногтем отвинчивать шуруп, впрессованный в заглушку мотоциклетного бензобака.
– Что, крышка бака не держится? – участливо спросил я.
– Держится, – отвечал Витёк.
– Секретку, что-ль поставил, чтобы без тебя бак не вскрыли?
– Не-а. Да только без этого винта никак нельзя. Тут ухарей много. Увидят меня, подойдуть, бывало, уже готовые, со шлангом, испросят бензинчику и к крышке сразу – отворачивать.
Пауза. С нетерпением ожидаю продолжения повествования, но… нет. Не тут-то было. Витёк, увлечённый занятием, снова замолчал, казалось, навеки прикусил язык, и ничто его уже не выведет из состояния сосредоточенной работы. Затем каждое слово пришлось тащить, будто клещами. «Не на того напал, у меня упрямства на десятерых хватит», – подумал я и решил «достать» незадачливого слесаря-кустаря. Тут же вспомнился мне Виктор Михайлович Полесов – слесарь-интеллигент из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова со своим мотоциклом, который был очень похож на настоящий, но не работал.
– Ну? – подтолкнул я разговор. Это подействовало.
– Дай им, значит, бензинчику. А я где возьму? – сделал он упор на «где». – Сам вот его с маслом мешаю для экономии. Так вот, хватаются за крышку, а она «на замке», только мой длинный ноготь и подходит.
– А ты, значит, им говоришь, что «мол, не могу открыть», да?
– Ну. И я не могу, и сами не откроють (орфография сохранена). Вот бензинчик-то и целый.
– И вроде всё без обид, да?
– А то!
– О-о-о-о! – вырвалось у меня.
Наконец-то приблизился и я к пониманию деревенского менталитета. Не удержался и вопросил снова о том, что меня растревожило догадкой:
– А просто так нельзя сказать, что «не дам, мол, бензина, самому мало», ведь это же, судя по тебе, сущая правда?
– Не-а. Здесь положено давать. – И дальше по-простому, без предупреждения: – Дай-ка отвёртку, я ноготь сломал.
Казалось бы, зачем создавать себе столько трудностей, ломать ногти, когда можно пользоваться собственным бензобаком в штатном режиме и бензин получить по первой просьбе. Но привыкли в этом северном краю просьбу обставлять так, будто другому человеку это надо, а не тебе. Вот она – деревенская смекалка. Результат важен во всяком.
Я не мог отказать. Да что толку? Витёк на мотоцикле так и не уехал. После пополнения бака и потрясающих – в прямом и переносном смыслах – попыток запустить мотоцикл, оказалось, что аккумулятор сел…
Спустя ещё полчаса Витёк безвозвратно ушёл в гущу леса. Отвёртка и бензин остались у Витька в качестве гонорара за столь содержательное общение, а мы, размышляя о чудесах, покатили в сторону дома. Оставлять и трактор, и машину рядом в нашем в лесу опасно. «Вишь – какие люди ходят», – подытожил мой товарищ-охотник. Он точно знает – что к чему.
Андрей Петрович
Кашкаров