В самые первые дни войны многие московские милиционеры подали рапорта с просьбой отправить их на фронт. Однако возможность сразу влиться в ряды защитников Родины получили не все – обстановка в тылу не благоприятствовала этому: уже в июле 41-го произошёл всплеск преступности, от краж до открытых грабежей, насилий и убийств
Опера за линией фронта
. Помимо возросшей прямой служебной нагрузки, московским оперативникам приходилось патрулировать улицы, нести службу в рядах местной ПВО, участвовать в подготовке бойцов добровольческих, ополченческих истребительных формирований под эгидой НКВД СССР – «ястребков». Позже, когда враг подходил к Москве, на них легли дополнительные обязанности по возведению фортификационных сооружений в черте города – от Киевского вокзала до Ваганьковского кладбища.
К сентябрю 1941-го с падением Смоленска возникла острая необходимость в привлечении сотрудников МУРа к разведывательно-диверсионной деятельности во вражеском тылу. Времени на раскачку не было. Порой подразделения формировались за один день!
Первая группа московских сыщиков с Петровки ушла за линию фронта под командованием оперуполномоченного Виктора Колесова. Проводя диверсии во вражеском тылу, нанеся противнику существенный урон, его группа несколько раз ускользала от устраиваемых на них засад карателей. Однако 16 ноября 1941 года муровцы были обнаружены и блокированы. Прикрывая отход подчинённых, командир погиб за пулемётом. В представлении его к ордену Красного Знамени написано: «Руководил боевыми действиями в тылу врага. Проявил себя самоотверженным, решительным и умелым командиром. В бою пал смертью храбрых, выводя свою группу из окружения противника. Под его руководством было уничтожено… около 60 немецких автоматчиков».
В бой идут одни «ястребки»
Помимо разведывательно-диверсионных подразделений, составленных из оперативников МУРа, в крайне сжатые сроки был сформирован Истребительный мотострелковый полк, в состав которого были откомандированы сотрудники московской и подмосковной милиции. Задачей этого формирования стала «…борьба с парашютными десантами и активные боевые действия в тылу врага». Костяк полка составили два столичных батальона «ястребков» – Красногвардейского и Коминтерновского районов плюс сотрудники милиции из различных военизированных структур УНКВД по г. Москве и Московской области, включая вневедомственную охрану и даже вахтёров.
К 26 октября 1941 года полк насчитывал в своём составе 1914 человек, в т. ч. 27 женщин. «Ястребки» не являлись собственно военнослужащими и не принимали воинскую присягу. Самой суровой мерой наказания считалось отчисление из полка.
Полк нанёс немалый урон врагу на Рузском, Дороховском, Клинском, Наро-Фоминском, Можайском направлениях Подмосковья. Так, по данным книги Ю. Ржевцева и С. Лагодского «Московские “ястребки”», за период с 15 ноября по 30 декабря 1941 года было заброшено в тыл противника 70 оперативных групп общей численностью 2195 человек. Из них шесть групп не вернулись с боевого задания. Общие безвозвратные потери полка составили 495 человек.
В числе заслуг, признанных Родиной, «ценные разведывательные данные для регулярных частей Красной Армии на фронте, в результате чего удалось предупредить ряд неожиданных атак немецких войск и рассеять накопление живой силы противника». По итогам московской оборонительной операции 47 «ястребков» были представлены к государственным наградам.
Всего же в оккупированные районы Московской области для выполнения спецзаданий было направлено 5429 кадровых сотрудников НКВД и «ястребков». В результате боевой деятельности диверсионно-разведывательных групп на территории оккупированных райо-нов Подмосковья ими было уничтожено 3 штаба противника, до 7 тысяч солдат и офицеров, 4 самолёта, 193 танка и бронемашины, 83 орудия, 411 машин, 29 паровозов, 397 вагонов, 8 складов с горючим и боеприпасами.
«Диверсант» Пушкин
Среди служивших в формированиях было немало интересных и даже легендарных людей. О судьбе одного из них расскажем поподробнее. Его звали Григорий Григорьевич Пушкин. Он не однофамилец, а правнук великого поэта.
Судя по всему, у лейтенанта милиции Пушкина, ставшего перед войной заместителем начальника УГРО Октябрьского района Москвы, была бронь, но как сотрудник МУРа с опытом участия в финской войне он попал в одно из подразделений, формируемых для борьбы в тылу врага.
Действовали эти боевые подразделения сначала в районе Наро-Фоминска. Позже передислоцировались под Волоколамск. Работали грамотно: разрушали железнодорожное полотно, пускали под откос вражеские поезда, совершали диверсии, не неся при этом серьёзных потерь. Вскоре Григорий Григорьевич возглавил разведгруппу отряда. Во время выполнения одного из боевых заданий с ним произошёл интересный случай: его разведчики захватили трофейную бричку с новогодними подарками, управляемую нетрезвым возницей. Когда ефрейтор Мюллер пришёл в себя, то сразу заявил, что является противником войны и вообще по специальности филолог, специалист по русской литературе, после чего процитировал отрывок из «Евгения Онегина». Каково же было удивление немца, которому сказали, что пленил его прямой потомок великого русского поэта. По мнению фрица, все потомки Пушкина как дворяне должны были быть расстреляны большевиками или сидеть в лагерях! Дабы опровергнуть слухи о своей безвременной кончине, командир решил подарить недоверчивому немцу жизнь. Отправляя «языка» в тыл, снабдив на дорогу провизией, Григорий Григорьевич пожелал ему выжить, чтоб встретиться после войны и подтвердить родство с поэтом пленившего его офицера…
Эта незаурядная даже для фронта история получила неожиданное продолжение в 1965 году, когда праздновалась 20-я годовщина Победы. В Москве в Центральном Доме литераторов, куда на торжества был приглашён и Григорий Григорьевич, присутствовало несколько иностранных делегаций. После пары тостов один из зарубежных гостей вдруг стал расспрашивать о потомках Пушкина. Его, слегка оторопевшего, подвели к… Пушкину. Немец оказался внуком того самого незадачливого филолога Карла Мюллера, который, благодаря своим знаниям русской литературы, остался жив и благополучно вернулся домой.
А судьба правнука Пушкина после контрнаступления под Москвой типична для оставшихся в живых муровцев. Он был призван в действующую армию, воевал под Старой Руссой и на Украине. Служил в ВДВ и артиллерии, полковой разведке. С окончанием войны бравый старший лейтенант Григорий Пушкин с орденом Отечественной войны 2-й степени и двумя медалями («За оборону Москвы» и «За победу над Германией») явился на Петровку, 38 для дальнейшего продолжения службы.
Московские милиционеры внесли достойный вклад в Победу. Более 4000 тысяч сотрудников столичной милиции не вернулись с фронта. В прошлом году в Новой Москве – г. Троицке, по инициативе местной ветеранской организации ОВД, им был открыт памятник в честь подвига милиционеров – защитников Москвы.
Роман Алексеевич Илющенко,
подполковник запаса, ветеран боевых действий
Фото памятника представлено
пресс-службой УВД по ТиНАО ГУ МВД России по г. Москве
Роман Алексеевич Илющенко
«Русскому Дому» двадцать лет! Примерно столько же моему 
воцерковлению. Оно произошло, как, наверное, было у многих читателей любимого журнала, совершенно неожиданно, внепланово.
…Мама давно убеждала сходить в храм: исповедаться, причаститься. Я был не против, но всё время будто что-то мешало: то не было свободного времени, то повода. Служба в отряде вэвэшного спецназа тогда, в начале 90-х, не очень-то располагала к походам в церковь. В нечастые выходные у нас куда популярнее были посиделки – застолья в офицерской общаге или в ближайшем лесочке «на шашлыках». Ну а будни до отказа были заполнены службой: времечко тогда было неспокойное. В январе 1995 первая партия спецназовцев во главе с командиром отряда убыла в Чечню. А 25 февраля мы получили чёрную весть: полковник Павел Зайцев, с ним ещё два офицера, сержант и солдат погибли в пригороде Грозного. Помню прощание в гарнизонном Доме Офицеров, поминки; то, как сопровождал тело погибшего сослуживца, рядового Алексея Пантелеева, в Омск, к родителям; как они топором вскрывали цинк, чтобы убедиться, что это их сын…
В мае 1995-го состоялась и моя первая командировка, из которой вернулся уже другим человеком. Ответов у товарищей на вставшие во весь свой рост передо мной вопросы я тогда не нашёл. Вот в то время и переступил порог храма. Первая неумелая, короткая, но самая искренняя исповедь, слёзы и переполняющее душу неведомое ранее чувство, которым хотелось поделиться со всеми. А потом поиск единомышленников, регулярное посещение храма, поступление на вечернее отделение Свято-Тихоновского богословского института и знакомство с «Русским Домом».
С тех пор, несмотря на смену нескольких квартир, все журналы, начиная с того первого номера – со мной. Сейчас, когда всепобеждающий интернет сожрал многие периодические издания и сделал, кажется, ненужными домашние архивы, я упрямо, несмотря на ворчание своей боевой подруги, не только храню их, но и регулярно приумножаю. Зачем? Скажу по секрету: всё жду того момента, когда выйду окончательно на пенсию, заберусь с ногами на стул, заварю кружку очень крепкого чая, включу комп и напишу что-нибудь эдакое, обложившись для верности номерами «Русского Дома», исчерченными пометками…