...Спрашиваем, кому можно пакеты оставить, а они: «Куда угодно несите, только не сюда! Здесь же всё прикрыли. Нет больше службы помощи на приходе, понятно?»
Мы тащились с пакетами через весь город, и вот – на тебе! Не нужны оказались никому ни джинсы сыновей, которых у нас, если брать ещё и семьи друзей, штук десять наберётся (судя по животу и романтическим вздохам кумы, скоро снова огорошит), ни девчачьи юбочки (девчонки так растут, что и поносить толком не успеют – куда они все торопятся!), ни крепкие туфельки. Да всё перечислять, что мы с друзьями приготовили – замучаешься, в пакеты много чего влезло. Обратно теперь переться с такой тяжестью?
Не столько тяжело, сколько обидно, честное слово. Мы детские вещи специально для здешнего прихода собирали. Почему именно сюда? Так выросли мы здесь. И наши дети тоже начинали сюда в храм ходить. Так что в желании поделиться детской одеждой – пусть немного ношеной, но вполне хорошей (а то и очень!) нет никакого, как сказали бы немцы, «высоконосия». Тем более что здесь служба помощи малоимущим работала. Приносили сюда одежду и обувь, тут работники всё это дело разбирали, аккуратно складывали и раздавали тем, кому надо. А надо было многим. Грязные шмотки, понятное дело, просили не приносить: «Людей унижать нельзя!» Вот все наши дети здесь и одевались – очень, между прочим, серьёзное подспорье молодым семьям. Как однажды выдала кума: «На всех наших крокодилов одёжки новой не напасёшься». В общем, выручали нас добрые люди, спаси их Бог. И повзрослев, мы хотели быть хоть чем-то полезными прихожанам нынешним.
Здесь мы давненько не были: пару лет назад переехали на новую квартиру, добираться сюда стало далековато. Вот, собрались наконец...
Подошли мы к храму, толкнулись в закуток, где раньше вещи принимали – закрыто. Видим, бабушки знакомые сидят, начала службы дожидаются. Спрашиваем, кому можно пакеты оставить, а они: «Куда угодно несите, только не сюда! Здесь же всё прикрыли. Нет больше службы помощи на приходе, понятно?» Потом, понизив голос: «Тут, если кто кому и помогает, то только тайком – чтобы никто не “засёк”. А то (я сама видела) хорошие вещи на помойку относят – "по благословению настоятеля". Сначала обыск устраивают – вещи разыскивают, а потом – на помойку».
Поговорили о новых порядках, повздыхали вместе. И выяснили, что в городе нашем теперь создали центр социальной работы, где всю помощь и сосредоточили. Впустую прозвучал вопрос: «А почему бы вещи из храма носить не на помойку, а именно в этот "центр социальной работы?"» Кто-то из отцов настоятелей вздохнул с облегчением – это от какой тяготы освободили! А кто-то, наоборот, пожалел несчастных, которые, приходя за помощью вещевой, могли бы и духовно подкрепиться. В церковь зайти всегда полезно.
Как-то холодком повеяло. Оптимизацией, что ли, на церковный лад. Хотя, какой уж тут лад… Мы уж начали обсуждать, что не дело это – в церкви всё унифицировать и выстраивать, что храм – место тепла и любви, а не планов и разнарядок. Даже менеджеров эффективных, извините за выражение, вспомнили (без большой симпатии, честно скажу). Прошли чуть не квартал, волоча пакеты – и сообразили вдруг: а куда мы? «Центр разрешённых благодеяний» искать? Так он на другом конце города, да и вся эта учётность, статистика, подписи как-то поперёк горла, если честно.
О! Есть же тётя Катя! Её все в районе знают. У тёти Кати есть сапожная мастерская, а в наших пакетах больше половины содержимого – детская обувь. Почему-то они, дети то есть, скорее всего ногами растут. Так что обувь изнашиваться почти не успевает. Вперёд – к тете Кате! Она, помнится, говорила: если есть что старое, но крепкое, то можно спокойно ей отдать – хотя бы на запчасти.
Пришли со своими тюками. Так и так, здравствуйте, тут такое дело… Она молоточек свой отложила, глянула в один пакет, в другой, глаза подняла да как заорёт: «Такие вещи выкидывать – да вы что? Да их же носить можно, между прочим! Чего тут чинить-то?» – «Тёть Кать, вы же сами говорили, что на запчасти надо – вот, пожалуйста». Подумала: «Хм. Давайте лучше так сделаем: я всё разберу – что надо починю, а потом – отдам Свете, Лизе, Вере… (тут список был длинный) у них детей много, а денег мало. Девушки ко мне сюда часто приходят – пока я чиню, поговорим о жизни. И о Боге, бывает, разговариваем – не всё же цены да депутатов обсуждать. Да и одежду оставьте – тоже передам. Надо ж помогать друг другу, а? Иначе не по-христиански, как думаете?».
Хотели мы сказать тёте Кате, что если в своё время апостолы занимались рыбной ловлей, то нынче некоторые из них, похоже, пересели в сапожные мастерские. Удержались: она бы нас вмиг выгнала за нескромность. Да и муж у неё рыболов, любит он это дело. Он тоже сапожник, рядом сидит, но молчун ужасный. Только если иногда улыбнётся. Сейчас вот аж расплылся.
Как хорошо шагалось-то без пакетов домой! Целую остановку автобусную отмахали и не заметили как. Затронули было ещё очень духовное «администрирование», но что-то пропал запал. И чего о них говорить, подумали мы, только настроение портить. Пройдёт время – слетит шелуха. А тётя Катя останется.
Пётр Михайлович ДАВЫДОВ. Журналист. Родился 30 мая 1975 года. 
Живёт в Вологде, но только в том случае, если не уехал в путешествие или командировку – по России или остальному миру – что происходит довольно часто и не вызывает восторга у семьи. Но понимание вызывает, слава Богу: рассказывать о том, как и чем живут люди, нужно. Какие это люди? Чаще всего – испытавшие на себе горечь гонений, преследований, унижений. И это не только наше старшее поколение, помнящее (а кто забудет?) советскую эпоху: мир, лежащий во зле, всегда ненавидит верных Христу людей. Так появляются рассказы, беседы, интервью с косовскими сербами, например. Знание своей истории, считает Давыдов, очень помогает спокойно относиться к очередным истерикам наших «партнёров во имя мира». А знание своей веры – к убеждению в том, что Господь устроит всё так, как надо. «Русский Дом» – одно из тех достойных изданий, где автор может поделиться своими убеждениями с читателями, за что он искренне благодарен.