Я вырос на берегу Белого моря, в небольшом старинном поморском рыбацком посёлке Умба. Свой уклад жизни здесь складывался сотни лет, и для меня и моих сверстников он был привычным. Как говорили: «Девять месяцев зима, остальное – лето…» И тяжёлый труд рыбаков и лесорубов.
Мне было 17 лет, когда я, можно сказать, прозрел и увидел красоту своей земли, людей, живущих на ней, которую не замечал в обычной жизни. И глаза мне открыл мой земляк Василий Иванович Белов, которому 23 октября исполнилось бы 85 лет.
Помню, как вечерами семьёй мы собирались за столом, и я читал его «Привычное дело» и «Плотницкие рассказы». Телевизоров тогда не было – слава Богу! – и сочное живое слово Василия Ивановича доставляло всем превеликое удовольствие. В героях его повестей и рассказов, в их радостях и переживаниях, описании быта мы узнавали свою повседневную жизнь, своих близких и соседей, обычаи и традиции.
«Здесь и начинается для нас, – говорил писатель устами одного из своих героев, – большая Родина. Да, человек счастлив, пока у него есть Родина. Как бы ни сурова, ни ласкова была она со своим сыном, нам никогда от неё не отречься».
Беловское видение трагедии русского народа давало мне возможность в студенческие годы на факультете журналистики МГУ в спорах о будущем России отстаивать свою позицию: прподолжающийся геноцид русского народа.
Воочию я встретился с Василием Ивановичем, когда делал телерепортажи о проекте поворота сибирских рек в Среднюю Азию. В этом приземистом, как боровичок, русском человеке ощущалась огромная внутренняя сила, которой была наполнена его душа, ум, мысли, действия. Эту силу духа он унаследовал от своих предков – терпеливых и стойких северных крестьян.
Суровый и твёрдый, как природа Русского Севера, он никогда ни перед кем не унижался, дрался до последнего. Друзья называли его «северный бунтарь». Как только ни клеймили его демократы за роман с символическим названием «Всё впереди»! И «враг перестройки», и «охотнорядец», и «ретроград», и «антисемит». И всё только за то, что главным отрицательным героем в романе был выведен еврей, космополит-разрушитель, уехавший за границу. Они не хотели видеть, что в романе показано столкновение русской духовной самобытности с космополитической бесовщиной, растлевающее влияние иудейско-масонской идеологии на русского человека.
«Машинный ритм жизни» в городе ведёт к духовно-нравственной ущербности человека. Уходят в забвение такие исконные понятия, как «земля», «Родина», «дом», «семья».
Город и городская цивилизация несут торжество «ненасытной гордости голого рационалистического ума», умножают зло, истребляют «уважение к великим человеческим тайнам», утверждают культ технического прогресса, которым «заворожён обыватель».
Не случайно подпись Белова стоит под письмом «500-5000», в котором проявилась православная религиозно-философская концепция мировой истории. Писатель тогда ещё определил источник всенародной нравственной трагедии: это сделали мы сами, отринувшие веру и сам дух Православия.
Сегодня много говорят о патриотизме, национальной идее, становлении России с колен, народолюбии. Мы говорим, говорим, говорим...
Набрал в поисковике: «Василий Белов. “Лад. Очерки о народной эстетике”». «Яндекс» выбросил строчку: «“Лад” (Василий Белов). Отзывы о нём трудно найти на просторах интернета, “Лад” сейчас – не самая читаемая книга». Да... другие времена, другие авторы, другие герои. А ведь «Лад» – энциклопедия жизни Русского Севера, а значит, и русского народа. Именно лад в народной жизни, стремление к простоте и красоте в жизненном укладе дают нам основу и опору. Осмысленность многовековых традиций народного труда и быта, «опыт людей, которые жили до нас», помогают нам создавать будущее. «Вне памяти, вне традиций истории и культуры нет личности, – неустанно утверждал Белов. – Память формирует духовную крепость человека».
Помню нашу совместную с Василием Ивановичем работу в бытность народными депутатами СССР.
В 1989 году с трибуны II съезда народных депутатов в Москве Василий Иванович заявил: «Мы физически уничтожили миллионы русских и украинских крестьян, разорили их семейные гнёзда, а теперь боимся честно сказать об этом. Зато вовсю оправдываем репрессированных палачей. Боимся пока признать и тот факт, что Россию грабили в течение многих десятилетий, продавали художественные шедевры, в течение многих лет транжирили природные ресурсы... Реабилитируйте раскулаченных крестьян! Дайте справедливый государственный статус униженной и оскорблённой России! Верните исторические названия городов, улиц, площадей. Я подчёркиваю, товарищи, что это не просьба, а требование!»
Когда он бросил эти горькие слова в притихший зал Дворца съездов, я обратил внимание, какой злобой исказились лица Афанасьева, Заславского, Собчака, Черниченко... Всей этой восторженно-слюнявой либерально-демократической тусовки.
После выступления он сошёл со сцены, сел рядом со своим другом Валентином Григорьевичем Распутиным, тоже народным депутатом СССР. Они пожали друг другу руки. Два великих русских писателя, два правдивых голоса русского народа заставляли и коммунистов, и демократов выслушивать истину в шабаше демократии.
Среди народных депутатов СССР нас было не так много, кто без боязни и оглядки на сумрачных партийных лидеров и крикливых демократов отстаивал такую точку зрения на советскую историю российского государства. Но именно Василий Иванович Белов и Валентин Григорьевич Распутин были нашими идейными вдохновителями.
Когда мы встречались с Василием Ивановичем в московском Сретенском монастыре у отца Тихона (Шевкунова), ныне владыки, и рассуждали о жизни, я видел, что его сердце полно человеческого сострадания. С какой болью он рассказывал о родной Вологодчине: умирает деревня, молодёжь уезжает в город, пахотные земли зарастают бурьяном, родная Тимониха, где он собственными усилиями восстановил порушенную церковь, обезлюдела, разводы, пьянство, несчастные дети, которые растут в садиках и интернатах или брошены родителями.
С христианской искренностью Василий Иванович говорил о своём духовном пути: «Мучает меня, что я очень уж долгое время был... воинственным атеистом. Мне и сейчас, конечно, далеко до полноты христианского понимания и всепрощения, но стремлюсь к православной вере... Пока наш народ не обретёт Бога в душе своей, до тех пор не вернётся и наш русский лад».
Как-то студёной зимой я с сыном Николаем приехал в Вологду по приглашению владыки Максимилиана и, конечно, не мог не зайти к Василию Ивановичу, познакомить сына с живым классиком. Он в последние годы прибаливал и не выезжал из Вологды, кроме как в родную Тимониху. Василий Иванович обрадовался. Мы сидели на кухне, пили чай с вареньем из морошки. Он расспрашивал сына о жизни, об учёбе, о чём думают и спорят студенты. Вспоминал о своих молодых годах, и в его словах не было сентиментальности, созерцательной ностальгии, а только нежная грусть и мягкий юмор. Было уютно и тепло. И так хорошо, что не хотелось уходить. Когда мы прощались, я сказал: «Ну что, Василий Иваныч! Всё впереди».
«Всё впереди... – помолчал и добавил: – Вечность».
В поезде мы вспоминали с сыном весь наш разговор. И Николай сказал: «Ты знаешь, папа, у Василия Ивановича удивительный талант находить доброе и светлое в обыденном и горестном». Помолчал и добавил: «Счастливые вы люди».
Александр Николаевич КРУТОВ, "Русский Дом", №9, 2017г.