Скончался добрый пастырь и воин Христов протоиерей Сергий Вишневский
21 марта 2017 года на 92-м году жизни отошёл ко Господу настоятель храма святых Флора и Лавра в селе Флоровское Ярославской области протоиерей Сергий Вишневский, ветеран Великой Отечественной войны. Отец Сергий был большим другом «Русского Дома», в течение последних лет двадцати постоянно выписывал наш журнал и по возможности распространял по окрестным сёлам, журналисты «РД» неоднократно бывали в гостях у батюшки. Царствие Небесное и вечный покой!
Раньше в Москве мы всей семьёй были прихожанами храма, где он служил настоятелем.
В середине января 1991-го позвонил мне поэт Юрий Кублановский и прямо-таки накинулся на меня:
– Ты вот здесь сидишь у себя в Москве, а там отец Сергий Вишневский в своей глухой деревне от голода и холода погибает…
– Подожди, отец Сергий – это же настоятель храма Знамения Божией Матери на Рижской, почему он в деревне и почему голодает?
– Э, да ты ничего не знаешь! Он попросил, чтобы его отправили восстанавливать храм, где он ещё в детстве пономарил. А храм этот – в глуши, в дремучем лесу, и жителей там зимой на всю округу никого. Ни тебе магазинов, ничего! Надо его спасать!
– А где он? Где эта самая глушь?
– В общем, так. Тебе надо доехать до Рыбинска, моего родного города, там тебя встретит друг моего детства Боря. Он неверующий, к тому же собирается вот-вот эмигрировать в Израиль, но он тебе поможет отыскать отца Сергия. Так что бери продукты и поезжай.
А я-то как раз собиралась в Печоры, к моему духовнику! Ну ладно, раз отец Сергий там погибает в снегах, надо его поддержать. Набрала я всяких круп, макарон, муки, сахара, подсолнечного масла, соли, спичек – всё такое жизненно необходимое – и отравилась прямиком в Рыбинск.
А надо сказать, что погода в Москве была, несмотря на Святки, очень хлипкая: всё таяло, текло, капало, и поэтому я, соответственно этой погоде, поехала в курточке на рыбьем меху, в тонких чулочках и лёгком шарфике.
Но уже наутро в Рыбинске вместе с Борей, который стоял уже одной ногой в цветущем Израиле, встречал меня наш прославленный Мороз-воевода. Пока я спала на вагонной полке, гремучие льды сковали воды, задубевшие снега стянули землю, и пар так и валил изо рта. Мы сначала должны были доехать на рейсовом автобусе до Мышкина. Там пересесть на другой автобус. После этого пройти по шоссе, голосуя попуткам. На попутке добраться до села. А уж от села – пёхом по бездорожью через лес – несколько километров. И – откроется прекрасный вид: храм отца Сергия на крутом бережке речки, блестящей подо льдом!
Прежде всего я передала Боре часть пакетов с провиантом, и он, пошатнувшись, мужественно принял их из моих рук. Мы потащились к автобусной остановке.
Это был старенький автобус, трясшийся так, словно
вот-вот развалится на ходу, и мы с нашими макаронами и гречками окажемся в каком-нибудь заваленном снегом кювете. Но это были пустяки по сравнению с холодом, который брал в плен неподвижных пассажиров, сковывая их по рукам и ногам своей цепью.
Уже здесь я поняла, что вместо радостного путешествия по снежку, вместо русской сказки с праздничным инеем на деревьях, вместо горячей встречи с добрым и любимым батюшкой Сергием мне предстоят: ледяная мука, ощущение холодного колючего позвоночника, промёрзшего до костного мозга, и обморожение конечностей, кое-как прикрытых тканевыми перчаточками и лёгкими ботиночками… Да и спутник мой был экипирован ненамного лучше – он весь как-то съёжился, скукожился. Я вдруг пожалела, что не захватила для отца Сергия пару бутылочек доброго коньяка – вот бы мы сейчас с Борей немножко взбодрились бы да согрелись!
Меж тем мы уже доехали до Мышкина, где нам предстояло пересесть на другой автобус, но для начала решили отогреться и вошли в маленькую забегаловку при автобусной станции. Там стояло нечто вроде буржуйки, и мы, разложив вокруг себя пакеты, устроились за столиком. Боря выглядел как-то скверно – губы у него посинели, глаза закатывались, надо было его срочно подкормить, но в забегаловке ничего не было, кроме грязно-коричневых пирожков с повидлом, и мы взяли себе по два стакана горячего чая, который здесь подавали исключительно в баночках из-под майонеза.
Наконец, худо-бедно согревшись, обвесившись пакетами, мы зашкандыбали на автобус местного значения. Как только мы в него влезли, то поняли, что ему никогда не угнаться за тем рыбинским автобусом, который мы так ругали в сердцах. Но водитель, едва-едва выехав за пределы обжитого Мышкина, вдруг остановился.
– Стоп машина! – сказал он. – Вылезай!
– Как – вылезай? Что – вылезай? – заволновался народ.
– Вылезай, говорю, – повторил он, размахивая оторвавшейся ручкой коробки передач. – Поезд дальше не пойдёт.
Так мы и вывалились на шоссе. Боря раскрутил шарф и повязал его поверх лыжной шапочки, что придало ему сходство с французами, в своё время безславно бежавшими из Москвы. Глаза его, в которых, кажется, отобразилась вся скорбь иудейского народа, были устремлены куда-то в пространство – наверное, там ему мерещилась благословенная Земля Обетованная.
– Ну что, Боря, надо идти! – сказала я.
Мы прошли несколько десятков метров по пустынному шоссе, миновали гребень и стали медленно спускаться с горки. И тут я вдруг увидела, что вокруг никого нет. Скрылся из глаз сломанный автобус, куда-то исчезли пассажиры, поначалу тоже пустившиеся в путь… Мы были с Борей одни-одинёшеньки на всём заснеженном пространстве.
– Сейчас помолимся Николаю Угоднику, – сказала я, – и какая-нибудь машина нас да подберёт. Я всегда так делаю.
– Я неверующий, – слабым голосом откликнулся Боря. – Агностик я. Боюсь, не подействует.
– Как это не подействует? – заиндевелыми губами прошелестела я. – А ну-ка!
И принялась читать надтреснутым голосом «Правило веры и образ кротости»… Удивительно, но голос стал крепнуть, и мне как будто стало теплее. «Воздержания учителя», – гаркнула я.
– Меня уже и Юрий Михайлович Кублановский наставлял в вере, а я вот – никак! – признался Боря. – Не верю, и всё!
– «Яви тя стаду твоему яже вещей истина», – продолжала я.
– Он уж стыдил меня! Говорит: иди и смотри! Сюда, с вами, послал к отцу Сергию.
– «Сего ради стяжал еси смирением высокая, нищетою богатая», – произнесла я.
– Вот я иду и смотрю. Иду и смотрю, – как-то обречённо проговорил Боря.
– «Отче священноначальниче Николае, моли Христа Бога спастися душам нашим», – наконец закончила я.
И тут из-за пригорка показалась машина. Я встала на дороге и перегородила ей путь. Это был старенький газик с брезентовым верхом. Шофёр недовольно открыл дверцу:
– Куда?
– Всему будем рады, – ответила я.
Так мы добрались до села, откуда нам предстоял долгий путь через лес. Однако мы уже совсем окоченели, потому постучались в первый же дом:
– Пустите путников погреться, – еле-еле проговорила я.
Тогда ещё пускали. И мы расположились у натопленной печки. Час сидели так, два… Но надо было идти, чтобы до темноты добраться к отцу Сергию.
И снова – взвалили на себя пакеты, несколько облегчённые тем, что пару килограммов гречки и пшёнки мы отгрузили в дар хозяевам за их гостеприимство, и побрели дальше.
По счастью, всё же какая-то дорога в лесу была. Может, трактор какой тут проходил. Гусеничная колея… По ней мы и пошли.
Меж тем Мороз-воевода разыгрался уже не на шутку – всё было уже приготовлено им к празднованию Крещения – везде были развешаны светящиеся снеговые гирлянды, сверкающие опушки ёлок… Так зримо было его присутствие здесь!
– Боря, а чего ты в Израиль собрался, раз Юрий Михайлович тебя в православной вере наставляет? – вдруг спросила я.
Он еле ковылял вслед за мной.
– У меня жена русская. Это она в Израиле жить хочет. А сам-то я не хочу…
– Боря, а ты обратись к Богу, чтобы Он тебе открылся. И попроси Его, чтобы Он указал тебе путь твой.
– Нет, – еле слышно пролепетал он. – Не подействует. Я – неверующий. Агностик. Юрий Михайлович Кублановский сказал мне: иди и смотри. А обращаться, просить – этого он мне не говорил. Я иду и смотрю.
Но если он кое-как ещё шёл, то уж то, что не смотрел, – это точно. Он просто автоматически открывал невидящие глаза, безпомощно моргал ими. Казалось, сама Снежная Королева уже вставила в его зрачки слепые ледяные линзы.
– В этом лесу, я слышал, до сих пор волки не перевелись, – сказал он. – Голодные…
– Давай я тебе тропарь Рождества прочитаю. Тебе хоть рассказывал Кублановский о Рождестве? – неожиданно для себя самой съязвила я.
– Сам читал, – еле слышно откликнулся Боря.
Меж тем начало смеркаться, поднялся ветер, взвихрилась позёмка, и, казалось, всё вокруг стало выть – то ли вьюга, то и ли и вправду – волк. Я уже не чувствовала своего тела – настолько оно промёрзло, заиндевело, остекленело, и ноги казались ломкими и хрупкими: упадёшь – и вся сломаешься.
Я вспомнила историю, как один московский человек всего-навсего повёз на машине жену в аэропорт. Дело было зимним вечером, и он поехал в лёгких ботинках, потому что в машине хорошо работала печка. И вот проводил он жену и отправился в обратный путь. И вдруг на дороге у него закипел мотор. Он вылез из машины, взял из багажника бутыль для воды и отправился «на огоньки» – ему казалось, это был населённый пункт. А тем временем мороз, что называется, крепчал, а огоньки подманивали своей кажущейся близостью… В общем, пока ходил, пока стучал в двери, пока объяснял, пока возвращался и заливал воду, отморозил ногу. Да так, что необходима была ампутация. Эта история являла собой пример, как порой из маленького облачка возникает смертоносная буря. Как из невинного эпизода вырастает трагедия. А у меня, между прочим, бывало, что от малейшего сквознячка бронхит начинался, воспаление лёгких. Мне стало страшно. Я начала было молиться…
Но, читая про себя тропарь Рождества, я сразу же запнулась на словах «свет разума», повторяя их несколько раз. И он, этот свет, стал как будто излучать тепло.
– Всё! – сказал Боря. И сел на пакет. – Не могу больше.
– Давай разведём костёр? – предложила я. – Может, нас тут кто-то заметит и подберёт. Долго ещё идти? – спросила я.
Боря мотнул головой:
– А я знаю?
– Так ты что – никогда здесь не бывал?
– Нет.
– И мы всё это время шли наугад?
– Мне сказали – от села через шоссе в лес.
Волки завыли громче. Стало совсем темно. Сейчас мы замёрзнем, и Боря окажется у тёплого моря, на Святой земле. А я отправлюсь домой…
И тут, сквозь деревья, мне вдруг померещился словно бы какой-то огонёк. Я закрыла глаза, открыла: он не пропадал, всё горел и горел.
– Свет! – воскликнула я. – Там люди!
– Мираж, – безнадёжно пролепетал мой спутник. Ему уже никуда не хотелось идти…
Тем не менее мы поволоклись туда.
Деревья расступились, и перед нами возник огромный храм. Сбоку от него жались друг к другу маленькие домики, в одном из которых горел огонь. Нам открыл дверь отец Сергий.
…Ну, во-первых, он был не один, а с доброй матушкой Александрой. Во-вторых, он вовсе не голодал и не погибал от холода, потому что Господь его напитал уже и без нас: все эти пшёнки-гречки-макароны и растительные масла у него имелись с запасом, равно как и рисы с солью и спичками. В-третьих, у них с матушкой было тепло и празднично: шумела горящая печка, горела наряженная ёлка, пахло свежими пирогами. В-четвёртых, мы с Борей доставили им немало хлопот. Нас тут же отправили на раскалённую печь отогреваться, потом стали отпаивать чаем с малиной, кормить пирогами, потчевать и лелеять. В-пятых, отец Сергий долго не мог понять, кто такой Боря, кем он мне приходится и чего это он вдруг к нему приехал. Он всё рассказывал ему, какое он назавтра устроит в своём храме ночное богослужение в честь праздника Богоявления и выражал готовность доверить Боре быть у него пономарём.
На следующее утро отец Сергий, укутав меня в какую-то тужурку, повёл нас показывать окрестности – речку, из которой он собственноручно доставал вёдрами воду, дерево, на котором много лет назад была найдена чудотворная икона Божьей Матери, и сам храм – двухэтажный, зимний и летний, с двумя алтарями. Летний был совершенно разрушен и испоганен безбожниками, а нижний отец Сергий мало-помалу осваивал. При всей его неухоженности чувствовалось, что там веет Дух Святой, там совершается Божественная литургия.
Потом мы с матушкой почитали молитвы к причастию, каноны, а уже ближе к ночи отец Сергий отправился готовиться к службе, разочарованный, что и в этот великий праздник останется без пономаря, поскольку Боря уже признался ему, что он пока что только «идёт и смотрит», по совету Юрия Михайловича Кублановского.
Мне, помимо тужурки, отец Сергий благословил взять в храм ещё и парочку одеял, поскольку морозец сделался весьма жгучий, настоящий наш крещенский мороз, храм был просторный, а железная печурка вокруг себя слабо обогревала. Так мы с матушкой и встали у этой печурки посреди храма в своих одеялах. Богослужение началось. И тут выяснилось, что мы с матушкой и за чтецов, и за певчих, а она ещё и за алтарницу. К концу всенощной мы с ней изрядно осипли, а я так вовсю дрожала, как осиновый лист, несмотря на тужурку, печурку и одеяла. Отец Сергий, который вышел меня поисповедовать, заметил это и накинул на меня ещё и свою зимнюю рясу.
– Ну а уж литургию, – сказал он, – пусть ангелы нам пропоют.
И он просто включил в алтаре магнитофон с пением церковного хора. Но ангелы там тоже пели…
Когда отец Сергий меня причащал, у меня язык прилип от мороза к лжице.
Потом было освящение воды. Призывание Святого Духа. «Дух, в виде голубине». «Придите, приимите вси Духа премудрости, Духа разума, Духа страха Божия, явльшегося Христа».
Освятив воды, отец Сергий вынес нам с матушкой крест и велел идти в дом и лезть на печь, пока он будет убирать в алтаре.
Дома нас встретил пышущий теплом и заспанный Боря.
– Всё проспал! – сказала я ему.
На следующее утро мы с ним отправились в обратный путь. Я рассказала отцу Сергию, каких страхов мы натерпелись среди ледяных пустынь и как близко подступило к нам отчаянье. Но он только махнул рукой:
– Сейчас вы очень быстро доберётесь до Рыбинска. Ни замёрзнуть, ни устать, ни испугаться не успеете.
И он осенил меня широким крестным знамением.
– Ну а ты, – сказал он Боре, – приходи опять и смотри!
Было светло, солнечно, тихо и морозно. Снег переливался на солнце так, что на него больно было поднимать глаза. Почти налегке, с пирогами от отца Сергия, мы добрались до следов трактора, изрядно заметённых снегом, и пошли по ним.
Но только – как мы пошли! Словно кто-то подхватил нас под мышки, и мы, взлетая над землёй, огромными, семимильными шагами стали легко и стремительно приближаться к шоссе. Даже агностик Боря признал, что происходит нечто чудесное.
– Сапоги-скороходы! – вспомнил он сказку.
Только мы добрались до шоссе и выбрались из кювета, как возле нас остановился запорожец. И вот мы едем в этом уютненьком тёпленьком запорожце, никуда не спешим, а словно вкушаем окрестные виды – мощные еловые леса, могучие сосновые боры. И солнце! И всё в первозданном снегу! В чистоте! В благорастворенных воздухах! Освященных водах! Господня земля и исполнение ея!
…На следующий день я была уже в Москве.
– Ну что – подкормила нашего дорогого отца Сергия? Поддержала его? – спросил мой муж.
– Нет, – ответила я. – У него там всё есть! Это он меня подкормил-поддержал. А я просто пришла и посмотрела.
Царство Небесное дорогому отцу Сергию!
Олеся Александровна НИКОЛАЕВА