Елена Казённова - Вечный странник

 

 

4 марта 1852 года, 165 лет назад, отошёл ко Господу Николай Васильевич ГОГОЛЬ   

 

 

Начало пути

Родился Гоголь в местечке Большие Сорочинцы Миргородского повета Полтавской губернии, в сердце Малороссии. Рядом была Диканька, где в церкви за алтарём хранилась окровавленная рубашка Василия Леонтьевича Кочубея, в которой он был казнён по навету Мазепы, и Полтавское поле, где в 1709 году – за 100 лет до рождения Гоголя – Пётр I одержал победу над Карлом ХII.

Николай Васильевич был третьим ребёнком в семье Василия Афанасьевича Гоголь-Яновского и Марии Ивановны Косяровской. Двое их первых детей, мальчики, умерли, едва родившись, и Мария Ивановна ездила в Диканьку молиться иконе Николая Чудотворца, дав слово: если родится мальчик и будет жить, наречь его Николаем в честь святого.  Так и случилось. С матерью Гоголя всю жизнь связывали чувства мистические: Мария Ивановна через тысячи разделявших вёрст могла угадать, что с ним происходит, и всегда верила в великое предназначение сына.

Красотам и легендам родной земли Гоголь посвятил немало страниц, а имя местечка – Диканька – стало известно всей читающей России после выхода в свет его «Вечеров на хуторе…». Впрочем, у этого маленького городка действительно богатая история. Современники отмечали, что «по красоте сада, парка, строений Диканька может соперничать с виллами Боргезе и Дория в Риме».

Учился Гоголь сначала в Полтаве – там не было библиотек, зато были театр и безчисленные обелиски в честь Полтавской битвы; потом в Нежине – там в гимназии его пороли розгами, и там же он выучился бильярду, единственной игре, которой увлекался. Мгновенная реакция и острый язык отличали Гоголя уже в эти годы: «Господин Гоголь-Яновский, что последовало после смерти Александра Македонского?» – «Похороны».

Здесь, в Нежине, Гоголь пишет поэ-му «Ганц Кюхельгартен» – первое обращение к миру его юной фантазии и личного опыта. Поэму он издал уже в Петербурге, на свои средства, но, получив безжалостный отзыв критиков, скупил весь тираж и сжёг в печи. С первым своим детищем он поступил так же, как и с последним – вторым томом «Мёртвых душ». Деньги тратились «маменькины» (в то время уже безутешной вдовы), собранные с большими трудами, и Гоголь был этим особенно угнетён: ведь он обещал ей блестящую карьеру.

Жизнь мелкого чиновника – терпение и повиновение, но вечерами Гоголя ждала заветная тетрадь, куда он заносил свои литературные фантазии. Так рождалась книга, открывшая его имя всей читающей России – «Вечера на хуторе близ Диканьки». Его талант признали и Пушкин, и Жуковский, он стал своим в кругу самых блестящих умов России. И дышится, и пишется легко – «Арабески», «Миргород», «Тарас Бульба» – русская классика. А с карьерой чиновника покончено, Гоголь так и останется всего лишь коллежским асессором – ближе к низу табели о рангах. Но у него впереди «Ревизор» и «Мёртвые души».

«Мне бы дорога теперь, да дорога»

Самым любимым российским городом для Гоголя станет Москва: «Сердце моё наполнено благодарностью к ней за её внимание ко мне». Здесь он закончит свою жизнь, но пока – планы, планы! Впереди работа, дорога и годы странствий.

В 1836 году Гоголь выехал из России – впереди долгожданная манящая Европа. Где только ни был! «Города швейцарские для меня мало занимательны. Ни Базель, ни Берн, ни Лозанна не поразили… Два предмета только остановили и поразили меня: Альпы да старые готические церкви».

Путешествия – не просто любознательность и жажда впечатлений, но ещё бегство от болезней и одиночества. Пунктиком вечно недомогавшего Гоголя были минеральные воды: «Я не могу до сих пор выбраться из минеральных вод; проехал в Ахен, теперь пошли другие: Крейценах, Баден-Баден, эмские, висбаденские, швальбахские, словом – несчётное множество».

Дорога его влекла неудержимо, однако доходы даже признанного писателя были невелики для подобных путешествий. Чтобы сократить издержки, он искал попутчика через газету: «Некто, не имеющий собственного экипажа, ищет попутчика до Вены, имеющего собственный экипаж, на половинных издержках; на Девичьем поле в доме проф. Погодина спросить Николая Васильева Гоголя».

«Неплохая собака этот Париж», – скажет Гоголь, впервые попав в столицу мира. Хотя в сравнении с любимым Римом он находил город сухим и безжизненным: «К удобствам здешним приглядишься; люди легки, а природы, в которой всегда находишь ресурс и утешение, когда всё приестся – нет… Здесь всё политика».

Воспоминания современников сохранили множество анекдотов о путешествиях Гоголя: «Раз говорили о разных комфортах в путешествии, и он сказал мне, что на этот счёт всего хуже в Португалии, и ещё хуже в Испании… там очень гадко в трактирах. Раз слуга подал мне котлетку, совсем холодную. Я попросил его подогреть её. Он преспокойно пощупал рукой и сказал, что она и должна быть так».

Итальянские зарисовки

Обо всех итальянских городах (и каких!) Гоголь говорит вскользь, но его повесть «Рим» – гимн на века: «Рим больше, чем счастье и радость». Гоголь знал город великолепно, одним из любимых мест был собор Св. Петра. Однажды на внутренней стороне купола собора он прочитал надпись, сделанную императором Николаем Павловичем: «Я здесь молился о дорогой России». Любопытная деталь: при входе «в Петра» требовался церемонный фрак из уважения к апостолам, папе и Микеланджело.
Свою заграничную жизнь Гоголь обустраивал прилежно и расчётливо, что и описал П. Анненков: «По окончании расчёта за обед Гоголь оставил прислужнику, как и все другие посетители, два байока (две копейки ассигнациями), а когда я то-то переложил против этой скудной суммы, он остановил меня замечанием: Не делайте этого никогда. Здесь есть обычаи, которые дороже вашей щедрости. Вы можете оскорбить человека. Везде вас поблагодарят за прибавку, а здесь посмеются».

Дороги Италии были в то время небезопасны, путников сопровождали вооружённые провожатые. Не баловали путешественников и гастрономическим изобилием. Задушевная приятельница Гоголя А.О. Смирнова-Россет, воспетая Пушкиным, записала в дневнике: «В Риме трудно достать хорошее мясо. Австрийский посол дал обед, и графиня мне сказала: «Он очень потратился для вас, у нас будет жареная телятина и салат». Надо отметить, что Гоголю, который был великим гастрономом, очень полюбились макароны с оливковым маслом и пармезаном.

Последнее путешествие

Оставалась ещё мечта, исполнение которой он откладывал многие годы, – поклониться Гробу Господню. Насколько тяжелы и опасны были в то время морские путешествия, можно прочитать у А.О. Смирновой-Россет: «Ночью разразилась буря, которая заливала пароход. Капитан и рулевой были привязаны… няня говорила: Кто по морю не плавал, ещё Богу не молился. Николай Васильевич вёз с собой икону Николая Чудотворца – покровителя путешествующих по морю и посуху. Всю дорогу от Мессины до Мальты их жестоко болтало, но добрались благополучно. Мальта ему не приглянулась: ни рек, ни растительности, но то, что здесь потерпел кораблекрушение и провёл семь лет апостол Павел, могло быть для человека, направлявшегося на Святую Землю, фактом знаменательным.

И снова пароход: на Родосе Гоголь осмотрел остатки Колосса Родосского, а в Бейруте ему «жиды сшили сюртук, в котором нельзя явиться ни к кому в Петербурге».

В Иерусалим Гоголь въехал после недельного тяжёлого путешествия верхом по равнинам Сирии. Свершилось – он у Гроба Господня, но кругом толпы паломников со всего света, а он мечтал о покое и созерцании. Смирнова-Россет запишет: «Что он чувствовал у гробницы Спасителя, осталось тайной для всех». Это путешествие было последним заграничным вояжем. Гоголя неудержимо тянет на Родину, теперь он хочет по-новому увидеть русскую жизнь, «проездиться по России».

«Моё сердце всегда останется привязанным к священным местам Родины»

Гоголь собирает русские пословицы, названия трав и птиц, читает о старых русских городах: «Велико незнанье России посреди России. Город не знает города, человек человека». Особенно хорошо ему было в Оптиной Пустыни, он писал, что нигде не видел таких монахов. «За несколько вёрст, подъезжая к обители, уже слышишь её благоухание: всё становится приветливее, поклоны ниже и участия к человеку больше». Мысли о монашестве приходили Гоголю не раз, но он понимал, что не готов отказаться от мира, выбрав для себя другую дорогу: «Монастырь наш – Россия».

Гоголь посетит ещё родительское гнездо, где решит построить дом, воплотив мечту отца, даже купит дубовый шкаф для книг. И уедет – навсегда.

Идёт активная работа над вторым томом «Мёртвых душ» – новые герои, духовное парение, предвидение будущей России. Замысел был велик – повернуть всё человечество к истине Евангелия: «Ещё глубже и глубже вкоренятся вечные слова, как дерева, шатаемые ветром, пускают глубже и глубже свои корни». Но такой могучий труд уже не по силам, он постоянно правит текст, переписывает страницу, главу… Силы оставляют, Гоголь слышит «голоса» и готовится к смерти. Великий труд жизни предаётся сожжению – всё.

Николай Васильевич Гоголь умер во сне 4 марта 1852 года в доме Талызина на Никитском бульваре. В.А. Жуковский напишет: «…если бы он не начал свои “Мёртвые души”, которых окончание лежало на его совести и всё ему не давалось, он давно был бы монахом и был бы успокоен совершенно, вступив в ту атмосферу, в которой душа его дышала бы легко и свободно».

Гроб писателя несли на руках до Даниловского кладбища – восемь вёрст по глубокому снегу. Казалось, упокоился Николай Васильевич, ан нет! Недаром он называл себя странником: последнее путешествие было в мае 1931 года – прах Гоголя перенесли из Данилова монастыря на Новодевичье кладбище.

Елена Александровна 
Казённова